Появление ведьм

     В преддверии XVIII столетия ведьмы начали выходить из моды. Вера в них дотлевала в сознании жителей Старого и Нового Света, и отдельные вспышки фанатизма общую тенденцию не меняли: на дворе — век промышленной революции, прогресса, расширения границ познания!
     Американская колония Новая Англия, по преимуществу пуританская, оставалась одним из тщательно поддерживаемых очажков сопротивления наступавшему прогрессу. Для пуритан повседневная жизнь была непрестанным борением божественного и дьявольского начал, сатана же, известное дело, строит козни прежде всего с помощью ведьм и колдунов. Поэтому законы Новой Англии признавали ведовство преступлением пострашнее убийства и поджога; к тому же на дьявола так легко было списывать все тяготы пионерского быта.
     Видную роль в организации местной «идеологической жизни» играло воспитание детей. Нравственный ригоризм превращал их в домашних узников, запрещал шалости, подвижные игры, громкий смех. Детям с малых лет внушали, что грех соприроден людям, что тесны врата и узок путь к вечному спасению... Особенно опасной для детской психики была зима: белая тягучая пустыня без Рождества, Санта-Клауса и каких бы то ни было намеков на приход весны.
     В семье сейлемского пастора Сэмюэла Пэрриса начало года 1692 от Рождества Христова оказалось особенно безрадостным. Его девятилетняя дочь Бетти и племянница Абигайл Уильяме, двумя годами старше, остро переживали распри своего отца и дяди с прихожанами. Дело в том, что недоучка Пэррис возглавил приход, в коем верующие прогнали уже трех священников и не особенно церемонились с четвертым. Пэррис-то думал всем заправлять в одиночку в этом захудалом приходе, а вышло иначе: молодому пастору, и без того злобному и нетерпимому, пришлось вести настоящую войну со своей паствой.
     В душном детском мирке, где были запрещены добрые феи и Робин Гуд, мысли невольно вращались вокруг сатаны и его воинства. Совсем недавно девочки прочитали книгу богослова Коттона Мэзера из Бостона о случаях ведовства в Массачусетсе (в колонии за все годы были казнены три ведьмы, еще сорок четыре человека подозревались в ведовстве). И в январе с Бетти стало происходить неладное. Апатия сменялась приступами неоправданного раздражения. Вскоре у нее начались припадки — девочка подолгу билась в судорогах, что-то выкрикивая, плача, смеясь... Через несколько дней болезнь перекинулась на Абигайл.
     Первым роковое слово обронил местный эскулап; дабы не расписываться в своем бессилии, он со значением произнес: «Тут не обошлось без нечистой силы!» На самом деле девочки уже месяц страдали тем, что современная медицина диагностирует как подростковую истерию — невроз подавленных желаний, попытку привлечь к себе внимание взрослых, выделиться и т. п. Особый признак истерии — некоторое облегчение после припадка; вот и Бетти с Абигайл после конвульсий вставали бодрыми и свежими, как после душа.
     Внезапно те же симптомы объявились у их двенадцатилетней подружки Энн Потнэм. Служанка Пэрриса, негритянка Титуба, взялась тайком проверить, не бесовские ли это козни. Она облила кусок мяса мочой девочек, сожгла его, а пепел скормила собаке. Об этом узнали сперва соседи, а потом и хозяин дома. Пэррис пришел в ярость: ворожба у него под боком! Он накинулся на Бетти и Абигайл с расспросами, а девочки, как по команде, рухнули на пол и забились в судорогах. Бетти уже начала синеть, как вдруг с ее губ сорвалось:
     — Ти-ту-ба! Это она!
     29 февраля,— как на грех, високосный год! — судебный пристав препроводил Титубу в тюрьму, расположенную в нескольких милях от Сейлема. Служанке не пришлось долго скучать в камере. Абигайл выкрикнула во время припадка еще два имени — сначала нищенки Сары Гуд, а затем добропорядочной фермерши Сары Осборн.
     Допрос при огромном стечении публики вели в молельном доме шериф Корвин и судья Готорн. Они полистали книги по ведовству, посоветовались с бостонскими проповедниками и прибыли на следствие с убеждением, что налицо три неоспоримых доказательства связи человека с дьяволом. Задержим внимание на этих неподражаемых образчиках тогдашнего судопроизводства (тогдашнего?).
     Итак, перед судом предстала Сара Гуд. Девочки-кликуши объявили ее ведьмой — первое неоспоримое доказательство.
     Стоило несчастной нищенке войти в церковь, как девочки одна за другой повалились на пол и стали извиваться в корчах. Значит, ведьма мстит им за разоблачение (хотя, заметим мы, какой ей резон делать это перед лицом следствия?) — второе доказательство.
     Кликуши, придя в себя, поведали, что им являлся фантом Сары Гуд и мучил их. Третье!
     И девочки, и следователи зачитывались одними и теми же книгами про ведьм, особого разнообразия в литературе того времени не наблюдалось. Немудрено, что следствие услышало то, что ожидало услышать. Отныне и на многие месяцы вперед установилась единая схема опознания ведьмы: указание маленьких доносчиц; припадки у них во время очной ставки; наконец, «факт» явления девочкам фантома обвиняемой.
     Ни глуповатая Сара Гуд, ни речистая Сара Осборн вслед за ней не смогли доказать, что не желали вреда соседским девочкам. Запирательство обвиняемых судья Готорн оценил как проявление злой воли.
     Ход разбирательства нагнал страху на Титубу, и она сразу же призналась в том, что является ведьмой, летала на метле на шабаши, глумилась над Бетти и Абигайл и делала иные гнусности, известные всем из ведовского фольклора. Но более других признание Титубы потрясло самих юных кликуш. Ведь лишь негритянку они с чистой совестью могли назвать колдуньей, ибо сами пользовались ее ворожбой!
     Титуба могла выдать врушек, но не посмела: правду из ее уст сочли бы непростительным поклепом. Поэтому она не только подыграла юным кликушам, признав обеих Сар сообщницами, но и добавила, что на шабашах бывало еще шесть неизвестных ей ведьм во главе с «нездешним высоким мужчиной»!
     Только-только сейлемцы облегченно вздохнули — три ведьмы изобличены, дьявол в их городке посрамлен,— как вдруг оказалось, что адово воинство атаковало Сейлем всерьез и осада предстоит долгая...
     Судья Готорн убедился в виновности троицы и вернул их всех в тюрьму. Суд и казнь «ведьм» могли бы отрезвить сейлемцев. На беду март — апрель в колонии пришелся на период безвластия: ждали приезда из Англии нового губернатора, который должен был назначить новых судей, согласно недавней королевской хартии, ущемлявшей самоуправление пуритан. Ну а безвластие — это прежде всего безволие и безответственность: старые законники от серьезных дел попросту уклонялись, как могли.
     Отныне нашим кликушам незачем было излечиваться. «Мученицы» стали героинями дня, их не просто слушали с почтением — их боялись. А припадки для самих девочек стали восхитительными праздниками непослушания, дерзости, своего рода эмоциональной оргией: хулигань, хами взрослым, бей их, ругайся — все спишут на болезнь.
     Титуба объявила на следствии семь страшных вакансий. Замещения их не пришлось долго ждать. Слово и дело...

     Читайте далее: