Главный процесс

     Но и в рядах малолетних очернительниц началась склока, борьба за славу, споры, кто корчится артистичнее. Девочки начали доносить друг на друга. Половина стукачек перебывала в тюрьме, но одних выпустили по протекции Пэрриса, другие признали себя ведьмами, и их все равно выпустили, чтобы исправно стучали и впредь.
     В этом месте повествования, конечно, неизбежны вопросы. Наши вопросы, жителей многострадального и далеко ушедшего вперед по сравнению с «первым опытом» в Сейлеме века. Почему попавшихся маленьких доносительниц отпустили — не вписывалось их осуждение в «сценарий»? Не названа еще была главная жертва? И как в этом случае связать подобную щепетильность с общепринятой версией о «религиозном фанатизме»?
     Героя «главного процесса» (как рано поняли важность его!) разыскали быстро. Наконец согласными усилиями выявили и заправилу дьявольской свистопляски в Сейлеме, того самого «высокого нездешнего мужчину», о коем обмолвилась Титуба.
     Им оказался бывший пастор Сейлема, преподобный Берроуз. Десять лет назад паства не оценила его красноречия и добросердия, и все же Пэррис подозревал, что прихожане с запоздалой жалостью вспоминают Берроуза. И некоторые, может быть, хотели бы даже видеть его на месте Пэрриса. Знакомо, правда?..
     О Берроузе в доме нынешнего пастора говорили сквозь зубы уже давно. Не диво, что Энн Патнэм, подруга Бетти и Абигайл, наконец уяснила, кто есть главный колдун! И старика Берроуза выхватили прямо из-за обеденного стола в далеком приходе, где он теперь вел службы. Хоть и преклонных лет, но этот мускулистый коротышка любил прихвастнуть своей недюжинной физической силой. Что и составило главный предмет обвинения: доносчики показали, что видели, как много лет назад Берроуз одной рукой поднимал корову.

     Главный враг в интересах следствия просто обязан иметь вокруг себя некую организацию, преступную группу. И ее начали спешно «сколачивать».
     27 мая поступил донос на богатого офицера в отставке Джона Олдена, 31 мая — на Филиппа Инглиша, владельца четырнадцати домов, двух десятков кораблей и морской пристани, англиканца, вздумавшего отстаивать свободу совести в среде фанатиков-пуритан...
     Чуть ранее, в середине мая, в колонию наконец-то прибыл новый королевский губернатор сэр Фипс. Ему вменялось в обязанности закончить войну с индейцами, наладить добрые отношения с пуританами, все еще ропщущими против хартии. Поэтому он быстренько умыл руки в «ведьмином» деле и велел во всем разобраться судебной «тройке» (учитывая характер процесса, ей более подходит пришедшее из далекого грядущего «особое»...) во главе со своим заместителем Стафтоном. Решительный чиновник и ревностный пуританин, тот ни в коей мере не был материально заинтересован в конфискациях и не имел вообще никаких интересов в Сейлеме. Однако проявил себя еще бессердечнее Готорна.
     Новый суд — 2 июня — слушал дело хозяйки трактира Бриджит Бишоп. Сейлем-ские ревнивые жены уже делали подкоп под нее несколько лет назад: смазливая, бойкая на язык бабенка магнитом влекла к себе местных благонамеренных отцов семейств... На сей раз приговор был скор. Как записал свидетель слушания, «не было нужды доказывать, что Бишоп ведьма, ибо это и так было очевидно для всех присутствующих». Еще одна историческая фраза, достойная занесения на скрижали!
     Присяжными были сейлемцы, которые знали, что в их деревне делают с непокорными: 10 июня трактирщицу Бишоп повесили на холме неподалеку от Сейлема; с тех пор холм и прозвали Ведьминым. После чего Стафтон, судья жестокий, но по-своему добросовестный, сделал перерыв до 28 июня. Его несколько смутило то, что его коллега, судья Селтенстолл, после приговора Бишоп подал в отставку и ударился в запой... Стафтон пополнил свои демонологические знания, побеседовал с пасторами, успокоил совесть и с новым тщанием приступил к разбору дела Ребекки Нэрс.
     И вот тут произошла замечательная «осечка», которой больше шансов случиться в правовом государстве, знакомом с судом присяжных. Десятки лет праведной жизни, благородство и искренность ответов, наконец, набожность старой женщины до того их растрогали, что все двенадцать в один голос заявили: невиновна.
     Что тут сталось с юными доносчицами! Они выли, бесновались, словно пришел их последний час. Стафтон «отечески» упрекнул присяжных в попустительстве нечистой силе и... отослал их подумать еще разок! Когда идет охота на ведьм, никакие законы не должны мешать судьям... После совещания присяжные все «осознали» и единогласно же решили: виновна.
     После такого урока осуждение еще четверых обвиняемых, в том числе преподобного Берроуза, прошло без сучка и задоринки.

     Казнь Бишоп мало удручила многочисленное население тюрем. Распутная трактирщица, туда ей и дорога. После временного оправдания и последующего «перерешения» по делу Ребекки Нэрс последняя надежда испарилась даже у записных оптимистов.
     19 июля при огромном стечении зрителей на Ведьмином холме состоялась казнь четырех ведьм и колдуна. Однако праздник сейлемского «правосудия» чуть было не испортил как раз он, колдун. То есть преподобный Берроуз.
     Случалось — и много раз позже,— что сильная личность, человеческая твердость убеждений чуть было не срывали планы режиссеров подобных спектаклей! Дело в том, что — по убеждениям того времени, о котором наш рассказ,— одержимые сатаной не могли внятно и без кощунственных ошибок сотворить молитву. А тут Бер-роуз, наплевав на обвинительный приговор (и, следовательно, доказанную вину), громогласно, проникновенно и без запинки произносит свое последнее обращение к Богу. Другие-то действительно от страха путались, но Берроуз оказался тверд духом... Это ошеломило прихожан,— как овцы, сбились они, чтобы получше разглядеть конец своего былого духовного пастыря. Толпа засомневалась, зароптала, кто-то выкрикнул, что надо бы освободить Берроуза; стали теснить приставов.
     На беду смелого пастора среди зрителей присутствовал Коттон Мэзер, знаменитый бостонский демонолог, чья «монография» была настольным руководством для юных сейлемских стукачек. Он и сейчас верхом на лошади был всем хорошо виден. Надо отдать должное Мазеру: и до, и после этой злополучной, чуть было не сорвавшейся казни он с риском для себя выступал против огульных обвинений в ведовстве, требовал более веских доказательств от следствия. Но в создавшейся ситуации, когда могло дать трещину все воздвигнутое и его стараниями здание, Мэзер быстро оценил ситуацию и один ринулся на защиту закона. (Закон!)
     — Разве вам неведомо, что дьявол всего страшнее и коварнее, когда является в образе пресветлого ангела?! — зычно выкрикнул он.
     Логика убийственная. Толпа, усмиренная мэзеровскими софизмами, отшатнулась от «мнимого» священника. Миг — и несчастный заплясал на черном глаголе... (Впрочем, неверно, это литературная «красивость» : виселицы как таковой не было — сейлемцы поскупились и вешали прямо на сучьях, выбивая лестницу из-под ног.)

     2 августа повесили шесть ведьм и 22 сентября — еще семерых. В промежутке умер от пытки фермер Джайлс Кори. Он имел наглость вступиться за жену, обвиненную в ведовстве. Перед лицом неправедного суда Кори решил отмалчиваться на все вопросы. Сие дерзостное и, главное, в прямом смысле слова, неслыханное молчание огорчило судей. И понудило вспомянуть привезенный из доброй старой Англии закон, повелевавший применить к молчуну отеческую строгость: класть строптивцу на грудь гири, покуда тот не заговорит. Мужественный фермер и впрямь подал голос — прохрипел: «Прибавьте груза!» — это высказывание тоже для истории... Услужливый палач выполнил просьбу, но, к разочарованию джентльменов-следователей, очередная чугунная болванка выдавила из Джайлса Кори не признание, а душу.

     Читайте далее: